Иван Бунин: тайны творчества и судьбы

В канун 150-летия со дня рождения великого русского писателя Ивана Алексеевича Бунина, которое будет отмечаться в октябре 2020 года, творческий коллектив ученых-буниноведов ИМЛИ РАН проделал поистине подвижническую работу: поднят и осмыслен еще один огромный пласт материалов из творческого наследия писателя, хранящихся в российских и зарубежных архивах.

Это очередной, и очень важный, шаг в отечественном буниноведении. В предисловии к первому (из четырех планируемых) тому отмечено: «Составители видели своей главной задачей введение в научный оборот неизвестных текстов И.А. Бунина и его неизданной переписки. Эти публикации дадут буниноведам богатейший материал для дальнейших исследований жизни и творчества писателя, а весь том в целом станет важным этапом на пути подготовки научного полного собрания сочинений И.А. Бунина». Грандиозная цель!

Помню, какое ошеломляющее впечатление произвело издание в 1973 году посвященного Бунину 84-го тома «Литературного наследства» в двух книгах (издательство «Наука», Москва). Ведь имя писателя до середины 50-х годов прошлого века фактически было под запретом. И если упоминалось, то лишь в критическом контексте. Да, изредка выходили его книги, расширялось их число, росла читательская аудитория. Но творчество писателя не вписывалось в каноны «социалистического реализма». «Эмигрант» – это идеологическое клеймо как бы стояло на каждом его произведении. Но творчество Бунина было настолько близко душе русского человека, что «запретить» его оказалось невозможным, как цветение весеннего подснежника. Две книги «Литературного наследства», на три года запоздавшие к 100-летнему юбилею Бунина, пусть в малой мере, но приоткрыли для советского читателя яркий, притягательный, загадочный мир жизни, судьбы, творчества художника слова. И, конечно же, не могли не оказать благотворного влияния на читательское восприятие его прозы и поэзии.

Безусловно, магия творчества Бунина – в самих его произведениях, в строгом мастерстве и отношении к Слову, к русскому языку, столь щедрому интонационно, богатому оттенками и смыслами. Но ведь не только в безукоризненной стилистике или в музыкальности текстов дело. Владимир Набоков был также изумительным стилистом, но кто пленен его творчеством?

Очень немногие… Значит, дело не только в форме, но и в духе бунинских текстов?

Составители 110-го тома «Литературного наследства», скрупулезно осмысляя материалы писательского архива, дают широкую и уникальную возможность проникнуть в тайны творчества И.А. Бунина. И она не в поверке «алгеброй гармонии», а в совершенно ином измерении.

Позволю себе обратиться к философским сочинениям Алексея Степановича Хомякова, одного из основоположников славянофильства, мыслителя, по словам Герцена, «страшной эрудиции». Вот мысли Хомякова о природе подлинного искусства, изложенные в статье «О возможности русской художественной школы».

«Почему же школа художеств должна быть народною?» – задает вопрос оппонентам своих взглядов Хомяков. Художественные явления носят «явный отпечаток» народов, считает он. И делает вывод: «Везде и во все времена искусство было народным», поскольку «закон отношений между началами и их проявлениями остается всегда неизменным».

В чем же смысл этой неизменности, жесткой связки между искусством и народом? «Не из ума одного возникает искусство, – пишет Хомяков. – Оно не есть произведение одинокой личности и ее эгоистической рассудочности, в нем сосредоточивается и выражается полнота человеческой жизни с ее просвещением, волею и верованием. Художник не творит собственною своею силою, духовная сила народа творит в художнике». Художество – «образ самосознающейся жизни», утверждает мыслитель.

Приведенные цитаты очень важны для понимания природы творчества Ивана Алексеевича Бунина, любимого огромным числом русских людей. Да, он гордился своими предками, родом, занесенным в книгу дворянских родов России. Но столь же искренне и честно говорил о родственной близости поместного дворянства с крестьянством: они жили не просто рядом, на одной земле, видели одни и те же восходы и закаты, говорили на одном языке, но были родственны духовно. И совершенно понятно, почему творчество «энглизированного» Набокова, надменного аристократа, так маловосприимчиво широким кругом читателей. Он вырос в искусственной среде, его творчество, скорее, результат умствования, плод творческого разума одиночки. Оттого-то, при всем формальном блеске, произведения его, по словам Зинаиды Шаховской, есть «красивые виньетки вокруг пустоты».

Природа творчества Бунина – иная. Она подлинно национальна, народна, что подтверждает он сам: «Я вырос среди народа». Мировоззрение и мировидение его формировалось на земле, средь русской природы, в народной, не выхолощенной языковой стихии. Принадлежность к дворянскому сословию давала ему осознание преемственности и сохранения культурных традиций, продолжателем которых он, без сомнения, являлся; но почва была одна с народом во всем его сословном разнообразии – крестьянами, купцами, мещанами, духовенством.

Народность Бунина сказалась и в неприятии «творческих поисков» творцов Серебряного века, времени надлома и надрыва – в предчувствии великих потрясений. Он оставался верен культурным традициям Золотого века русской литературы, чужд культурной элите тех лет, которая «была изолирована в небольшом круге и оторвана от широких социальных течений того времени» (Н. Бердяев, «Самопознание»). Он оставался с Россией повергнутой, с народом, еще не отравленным ядом большевистских призывов.

Все это и было основой его творчества, фундаментом величественного художественного памятника России и русскому человеку, воплощенного в бунинском Слове.

Такой вывод, думается, будет неприемлем некоторыми критиками его мировоззрения. Припомнят и «Деревню», и «Окаянные дни», где немало жестких оценок народной черни. Но в этих оценках нет озлобленности, лишь негодование и, может быть, презрение к «победителям», лица которых обрели невиданные ранее черты. В толпе он узрел «лицо зверя». А есть главное – честный и правдивый взгляд художника. Бунин был чужд всякой фальши, а разнузданность черни – предельная фальшь, потемки сознания. Впрочем, вот впечатления другого свидетеля революционной смуты, философа Николая Бердяева: «В стихии большевистской революции меня более всего поразило появление новых лиц с небывшим раньше выражением. Произошла метаморфоза некоторых лиц, раньше известных. И появились совершенно новые лица, раньше не встречавшиеся в русском народе. Появился новый антропологический тип…».

Убежден – без творческого наследия Ивана Алексеевича Бунина наше знание о России девятнадцатого века было бы неполным. Той России, которую француз Поль Валери назвал, наряду с Элладой и Итальянским ренессансом, «одним из трех чудес мировой истории».

* * *

Первый том «Наследства» сформирован из материалов, поделенных на два раздела – «Неопубликованные тексты и наброски» и «Письма», большая часть которого – переписка с женой Верой Николаевной Муромцевой-Буниной. Тексты приведены без купюр.

Все разделы, включенные в том, сопровождаются подробными комментариями, примечаниями и археографическими описаниями.

С первых же страниц тома открывается «Вселенная Бунина», где содержится множество тайн его творчества и судьбы. Биография писателя сегодня изучена достаточно подробно, множество авторов внесли вклад в осмысление феномена классика. Однако архивные тексты, любая запись, даже краткая, приоткрывают очень многое – не опосредованно, а «напрямую» воздействуя на сознание. С первых же текстов оказываешься, образно говоря, рядом с Буниным, возникают ассоциативные связи с его произведениями, его биография наполняется живыми образами, деталями, ситуациями.

Другими словами, корпус документов, представленных в томе, вводит нас во внутренний мир писателя, в его творческую лабораторию, где приоткрываются тайны «технологии» создания шедевров и понятней становится магия его произведений.

Чрезвычайно важны предисловия и комментарии авторов, готовивших тексты. Они талантливы, написаны с любовью, отличаются высоким профессионализмом и глубиной научных оценок.

* * *

Вспоминается одно поразившее меня наблюдение давних лет. В начальный период увлечения творчеством Бунина, когда было прочитано все доступное из его произведений, я решил поглубже познакомиться с поэзией Есенина. И был поражен: некоторые стихотворения его показались не совсем технически отделанными, «неряшливыми». Не то было у Бунина – строгая отточенность строф, безукоризненность рифмы. Потом, конечно, пришло понимание – магия поэзии в другом, не только в блеске и совершенстве строф. Эта тайная магия была и в стихах Бунина, и в стихах Есенина – при всем их различии. Давнее наблюдение вспомнилось при чтении раздела «Неопубликованные тексты и наброски. Поэзия». Здесь представлены 67 стихотворений Бунина, почти все опубликованы впервые. Это первые юношеские опыты периода 1886–1896 годов. Стихотворения несовершенны, в них Бунин-поэт только «проявляется». Но они хорошо иллюстрируют, как зреет творческий дар юного поэта: год от года поэтические тексты обретают если не совершенство, то более отточенную форму. А также отражают дух времени, литературные тенденции тех лет, юношеский максимализм автора – во взглядах на мир, на себя в мире, на жизнь, ее быстротечность.

Это пока «не совсем» Бунин, но ранние тексты, несомненно, указывают на его огромный поэтический дар, которому еще предстоит раскрыться, достичь высот подлинной поэзии.

Не менее интересна в этом же контексте повесть «Увлечение», написанная Буниным в шестнадцатилетнем возрасте. В этом прозаическом опыте, отмечает в предисловии С.Н. Морозов, затрагивается ключевая тема писателя, которая волновала его всю жизнь, – любовь и смерть. И это так: все последующее творчество Бунина – как бы развитие того, что является ядром ранней повести. И мистическим образом накладывается на судьбу автора.

Особенно ярко тема любви и смерти отражена в бунинских шедеврах, составляющих цикл рассказов, объединенных многозначительным названием «Темные аллеи». Написанные в драматические, психологически трудные годы жизни писателя рассказы волнуют и тревожат душу – тайнами взаимоотношений между мужчиной и женщиной. Приоткрывая завесу, Бунин творит (и дарит читателям) волнующую душу «энциклопедию любви».

Как шла эта работа (а тема подспудно оставалась внутренним содержанием всего творчества писателя), можно зримо судить по разделу «Проза. Неоконченные рассказы», где сосредоточены произведения, входящие в «круг «Темных аллей» (новое понятие в буниноведении), тематически близких опубликованным рассказам, но не включавшихся писателем в издания. «Круг «Темных аллей», отмечает автор предисловия к разделу Е.Р. Пономарев, объединяет произведения, наброски, близкие текстовым единством. Читая их, становится ясней, как создавались шедевры «Темных аллей», что являлось побудительным импульсом для написания рассказов, как «вызревала» окончательная их форма (условно, конечно, поскольку Бунин никогда не ставил точку, постоянно продолжая совершенствовать свои произведения). Читая рассказы, оставшиеся в архиве неопубликованными, глубже осознаешь, как шел их отбор для публикаций, какие требования предъявлял мастер к их содержанию и что для него являлось «табу». Несомненно, эти экспериментальные произведения остаются правдой жизни, правдой творчества. А то, что они не стали, по воле автора, достоянием широкой читательской аудитории, указывает, что для Бунина «свобода творчества» не являлась «свободой вообще» (как у многих сегодняшних авторов), а свободой, неразрывной с ответственностью. Но даже в незавершенном виде, в набросках они – шедевры творческого поиска строгого к себе художника.

Пожалуй, особенно интересен и важен для осмысления дара писателя, его творческой мастерской, художественных приемов письма обширный раздел «Наследства», сосредоточивший все канонические наброски Бунина, которые – отмечается в предисловии – «можно назвать особым жанром бунинской прозы». Так оно и есть: при чтении их исчезает ощущение краткости текста – каждый набросок как бы неразвернутый текст рассказа, достаточно включить воображение, и оно допишет, развернет строку в рассказ. Детали набросков так ярки, так характерны, что воздействуют на сознание как своего рода инъекция – видишь и писателя, и мир, его окружающий, а восприятие этого мира – глазами, чувствами самого автора.

Читать и перечитывать наброски можно бесконечно. Почему? Лучше всего об этом сказано в предисловии к разделу: «Сама форма набросков воплощает ту форму дискретного повествования, к которой Бунин так или иначе стремился на протяжении всей жизни. Возможно, настоящие наброски и есть главный бунинский текст, еще не известный широкому читателю».

* * *

Почти три четверти тома «Наследства» составляет переписка Ивана Алексеевича с женой Верой Николаевной Муромцевой-Буниной, которая охватывает период с 1906 по 1947 год. Переписка делится на две части – дореволюционный и эмигрантский периоды – и включает почти 800 писем. Для исследователей (и просто читателей) их открывается ретроспектива жизни писателя почти за полвека совместного проживания с женой. Письма не просто уточняют многие нюансы непростой судьбы писателя, но и, что особенно важно, представляют «психологический путеводитель по семейной истории» (из предисловия к переписке).

Если говорить о восприятии писем, то они читаются как высокохудожественная драма, творец которой – Судьба художника. Внешняя канва жизни Бунина хорошо известна исследователям. Но переписка с женой воссоздает внутреннее содержание ее, психологическую картину пережитого семьей, высвечивает движение душ Ивана Алексеевича и Веры Николаевны. И, в частности, пути спасения, выхода из драматического тупика, в котором они оказались в годы творческого взлета писателя (в период создания «Жизни Арсеньева», получения Нобелевской премии) и сокрушительного падения на вершине мировой славы. Велика здесь роль Веры Николаевны, она спасла себя, а также мужа – верой, молитвами и помощью Спасителя, сам Иван Алексеевич – творчеством и поддержкой жены.

Шедевры «Темных аллей» – своего рода катарсис художника, очищение его души после пережитой (но не изжитой) драмы, связанной с Галиной Кузнецовой. Уход Галины Николаевны (после получения Буниным Нобелевской премии), которую Бунин страстно любил, ее последующий «противоестественный» союз с певицей Маргаритой Степун был воспринят им не просто как трагедия иллюзорной по сути любви, но и как унизительное крушение в глазах мировой литературной общественности. Натура страстная, находясь в тисках собственных представлений о произошедшем, Бунин видел лишь один иррациональный выход – разрушить нелепый союз, «спасти» бывшую возлюбленную и вернуть ее в семью, в мир творческого труда, вернуть себе. Но это был психологический тупик, а никак не выход. Потому-то столь многозначительна фраза из его дневника о двухлетнем собственном «безу­мии».

Письма его за 1933-34 годы дают возможность понять – в какой темной бездне, плененная мрачными страстями, оказалась душа Бунина. А письма Веры Николаевны, напротив, показывают величие ее души, уже перестрадавшей, вынесшей тяжкие испытания и одинокие душевные муки на протяжении почти десятилетия – с 1926 года, когда начался роман Ивана Алексеевича с Галиной Кузнецовой и Бунин ввел ее в семью.

Писатель тогда работал над романом «Жизнь Арсеньева». Можно с уверенностью сказать – любовь к Галине, ее присутствие рядом во многом оказали плодотворное влияние на создание этого уникального произведения. Осознавал ли Бунин в эти годы, какую страшную рану нанес Вере Николаевне? Думается, вряд ли. Еще и потому, что в эти же годы весь был сосредоточен на цели стать лауреатом Нобелевской премии.

И вот Галины нет. Да и была ли она той, какая представлялась Бунину – ученицей, преклонявшейся перед Мастером? Вера Николаевна в одном из писем мужу сформулировала, пожалуй, наиболее верное наблюдение: «Связала она свою судьбу с твоей не ради любви к тебе, не ради тебя, как большого писателя, – не ее стиль сидеть у ног учителя, а связала потому, что ей казалось, что близость с тобой поможет ей для нее самой стать писателем и жить для себя, а не для тебя, хотя и рядом с тобой…».

А в другом письме дает еще более категоричные оценки: «У ней, я сто раз говорила, мещанские взгляды. Ей нужен муж, правда, из первосортных, нужна квартира, она хотела бы быть всегда первой. Она очень честолюбива…».

Но разве это могло погасить любовь Бунина к Галине и его страстное негодование ее поступком? Жажду «мести», которая в подобных ситуациях невозможна?

И снова на помощь приходит Вера Николаевна: «Прими это как искупление. И не мсти Гале за то, что она сделала и делает тебе больно, – без тебя за все расплатится. Как это люди редко понимают!.. Пойди в церковь, помолись, чтобы у тебя хватило сил переносить взятое…».

И далее – величие христианского смирения: «Это письмо я пишу с молитвою. Для себя лично я ничего не хочу».

Тут не слова увещевания, в них – преображенная душа самой Веры Николаевны. Это очень ярко показывают ее письма. Вот фрагмент из письма от 23 января 1934 года: «За семь лет я очень изменилась (с момента «удочерения» Галины) – и срок такой, когда человек даже телесно почти весь меняется. Много ценного приобрела я за этот срок, от многого, чего жаждала моя душа с несказанной болью, отказалась. До конца поняла, что человек родится один, страдает один, умирает один и жить, значит, должен один, не физически, а душевно, духовно, психически. Поняла, что жить без Бога, без личной ответственности нельзя, и еще больше поняла, и это за самое последнее время, что ни на кого, даже на самого близкого человека, надеяться нельзя, и он может тебя оскорбить тем, что тебе не верит, как люди оскорбляют Бога своим неверием. Надеяться нужно лишь на Бога и при Его помощи – на самого себя… нужно лишь освобождаться от всяких пут земных, если Бог и долг не накладывает их на тебя».

Непросто освобождался Бунин от пут драматической любви: «Я целых два года не видел путем ничего, не видел лета, да и вообще света белого в той до неправдоподобности дикой чепухе, в которую полетел я вдруг, да еще с такой высокой горы, на которую влез я было…».

И эти путы, как ни утоньшались, не были сброшены до конца его дней. Но искуплением и спасением для него стал цикл рассказов, объединенных в «Темные аллеи». Темные аллеи человеческой души, охваченной пламенной любовью…

Но, конечно, переписка Буниных – это не только картина психологических и эмоциональных состояний. Был еще тяжкий быт – из-за безденежья, был труд, чтобы выбраться из нужды, был просто голод. Невозможно читать некоторые письма без содрогания – как трудно жилось Бунину, когда единственной спасительной соломинкой оставалось творчество – вопреки всему. И Вере Николаевне, оставившей нам бесценные воспоминания – дневники. А ведь впереди не было ни надежд, ни просвета. Только годы увядания да упования на милосердие Творца…

* * *

Коллективом ученых и специалистов, работавших над творческим и эпистолярным наследием Буниных, повторимся, проделана огромная, колоссальной важности работа. Думается, что она шла (и продолжается) с любовью и счастьем – быть рядом с великим писателем, находиться в отраженном свете его непростой жизни, нелегкой, страстной, но излучающей волшебный свет творческой судьбы.

Начальный том «Литературного наследства» – еще один научный, исследовательский подвиг специалистов ИМЛИ РАН, их зарубежных друзей. Ценность его – Память о Бунине, запечатлевшем ушедшую навсегда Россию, но живущую в его произведениях. Он ведь знал – «лишь Слову жизнь дана…».

Авторский коллектив, работавший над первым томом «Литературного наследства» Бунина, следует этому завету. Потому-то их подвижнический труд достоин восхищения и благодарности. Он открывает нам Бунина-человека, Бунина-художника Слова, Бунина-творца.

________________________________________________

Впервые в «Петровском мосте». Владимир Петров – прозаик, журналист, краевед, автор нескольких книг прозы и публицистики. Живет в Липецке.